Отшлифованные струнами, звуки вырываются птицами из скрипки. Тонкие, ломающиеся на полувздохе, за тягучими и низкими, сливающимися с тяжелым дыханием. Сердце неровно врезается в ритм; слышно, как влажно скользит кровь по венам.

Эти звуки легко оживают и представляются – взмахами крыльев, витками лозы, изгибами скал и змеями. Зеленые чешуйки поблескивают бархатистой «ми», перетекают в узор на спине. Убийственная красота, предупреждающая о ядовитых укусах.

Вокруг Леви тьма. И он без труда воображает извивающиеся длинные тела, волнообразно скользящие по полу; холодное прикосновение к предплечью и тихое шипение у своего уха.

Дернулся. Плохо.

- Я просил не двигаться.

Он злится. Очень, очень плохо.

Леви не смеет поднимать взгляда, но его смирение остается неоцененным; плотная повязка на глазах не дает всмотреться в лицо Эрвина, прочитать его эмоции, чтобы как-то исправиться.

Если Леви не исправится, ему будет больно, а спина еще не зажила. Порезы едва покрылись розовой пленкой новой кожи. Там и раньше переплетались в замысловатый орнамент рубцы и шрамы. С каждым разом восстанавливаться все труднее.

- Я же просил тебя не двигаться.

Леви понимает, как сильно он влип, потому что голос Эрвина истончается до стали ножа. Чувство вины окатывает с головы до ног, паника вмиг разгоняет все мысли; сад с лозой, бабочками и птицами разлетается вдребезги.

- Прости меня… Это случайно вышло… Я не буду больше…

Леви не успевает связать сколько-нибудь внятное объяснение, из его хриплого горла сами собой вылетают слова, срывающиеся в неправдоподобно высокие всхлипы.

В густой тишине можно различить, как звонко слезы ударяют в паркет.

Может, останься у него хоть самый тусклый осколок былой гордости, он бы не утыкался лицом в пол и не спрашивал разрешения всякий раз, когда хотел говорить, двигаться, спать, пить воду.

Гордость? Не после всего.

- Ты знаешь, я не люблю неповиновения.

Знаю, я знаю. Ты любишь наблюдать, как я неподвижно стою на коленях часами. Под одну и ту же мелодию скрипки. Ненавижу ее.

- Я не люблю…

Я знаю. Ты любишь наблюдать, как я благодарно целую твои начищенные туфли.

- Я не люблю испорченные вечера.

Ты любишь связывать, подчинять, бить, одевать меня то в шлюху, то в фата, а за любой жест, который ты не любишь, я получаю метку канцелярским ножом. Их так много. Я помню каждую.

Я помню, что именно ты не любишь, Хозяин.

- Устал, да?

Обманчивая ласка пугает куда больше, чем гнев. Сейчас станет хуже.

Не отвечать тоже нельзя, но что ответить?..

- Нет. – Насколько возможно непринужденно говорит Леви, тщательно оценивая собственный тон и находя его лишенным вызова и неуважения.

- Разве? Ты стоял на коленях так долго.

Пальцы Эрвина едва касаются ушей Леви; он медленно развязывает узел черной ткани на его затылке.

Губы пересыхают.

Какие синие глаза. Совершенная красота. Эрвин сам похож на золотого змея, но кусается он куда больнее. Его яд убивает медленно, забирая каплю за каплей, но не жизнь, а ощущение принадлежности себе.

Леви не в силах его любить, Леви не в силах простить его. Ни любовь, ни прощение ничего не значат в его мире; их не существует.

Только Эрвин. Только маленькая комната и руки в наручниках. Только бесконечное ожидание, долгие вечера, ожидание, ожидание…

- Ты попросил, Хозяин. Для тебя я сделаю что угодно.

Леви счастливо улыбается, Леви тонет в своем поклонении. Даже если ему прикажут простоять столько же или больше, или сделать что-то еще – он это сделает, лишь бы Хозяин был им доволен, лишь бы он похвалил его, позволил спать у своей кровати.

Прикованным, конечно. 

Так лучше всего – люди приходят в дом Эрвина и уходят, их голоса глухо слышатся через стенку; они ему, очевидно, не важны. А Леви важен – раз его так нужно сковать, оставить при себе, спрятать ото всех.

- Четыре часа семнадцать минут сорок две секунды. Самый лучший результат за два года.

Леви неслышно выдыхает, пока эйфория плавит его тело. Главное не упасть, не дернуться снова.  Молчи и жди.

- Хочешь, я подарю тебе что-нибудь?

Эрвин сегодня добрый, Эрвин сам почти улыбается, он светится изнутри. Он как звезда в этой комнате без окон, залитой мраком. Он уйдет к утру, потушит свечи и оставит за собой безрадостную и ровную серость стен. До следующего вечера.

Леви хочет произнести «мне ничего не нужно», разрывается между «останься на час дольше» и «можно мне немного воды». Стоит ли ему не принимать это предложение всерьез, или не размениваться им на всякие мелочи?

- Мне так хорошо с тобой. – Наконец говорит он, не решившись просить его поцелуя на своей щеке; это – табу. – Мне ничего не нужно.

Леви стыдно, что он немножко лжет Хозяину – для того чтобы проверить, действительно ли тот так щедр, или это новая игра.

- Что хочешь, малыш.

Леви сглатывает слюну и удивленно вскидывает голову; его никогда так не называли. Временами он не был уверен, что Эрвин вообще помнит его имя.

Ему не нужно имя, у него есть ошейник и Хозяин. Как хорошо.

- Могу я… - Леви краснеет, а Эрвин вскидывает брови в немом вопросе. – Могу я… прикоснуться к тебе? сделать то, что ты сам хочешь?

Его хорошо выдрессировали.

- Иди сюда.

Леви робко тянется к нему, утыкается носом в складки брюк. Эрвин дает ему руку. Леви целует ладонь, не пропуская ни одной костяшки, повторяя изгибы, беспокойно ловя воздух вслед за движениями пальцев. Ему очень хочется чего-то еще, но сформулировать не выходит, и он языком прихватывает запястье, почти вгрызаясь грубым поцелуем в точку пульса.

Эрвин перебирает пряди коротких волос и смотрит сверху вниз из-под светлых ресниц. Снисходительно и собственнически.

Леви губами отслеживает нитки рельефных венок на тыльной стороне ладони и со вздохом подается вверх, забывая обо всем.

Хозяин хватает его за подбородок; торопливо расстегивает ширинку.

Леви все так же счастливо улыбается. Зачем ему гордость? Он наслаждается происходящим.

Я знаю, что ты любишь. Потому что я люблю то же самое.

*

Подтянув к себе разодранные, выпирающие из худобы ног колени, Леви спрятался за ними и притих, звякнув удлиненной цепочкой наручников.

Прошло тринадцать дней с тех пор, как Эрвин разрешил касаться его руки. Он не перестал сердиться за другие ошибки, за прошедшую неделю наградив свою зверушку трещиной в ребре, но это ничего. Не самое худшее.

К тому же, это было за дело – Леви ответил позже, чем следовало, выдержав паузу, которую Хозяин счел неподобающе длинной.

Прошло два года с тех пор, как Эрвин забрал его к себе. Из разваливающегося притона, пропахшего грязью и спиртом. Купил парня, подыхающего от наркоты; тогда казалось, что мозг вытекает на дощатый в пятнах пол, песенка туберкулезника из угла огромной комнаты с корчащимися в опиумной агонии телами превращалась в зеленые ростки, рассыпающиеся пеплом – стоило только попытаться их сорвать. Какие-то насекомые кучками бегали туда-сюда. Леви стряхивал их с тонкого матраца, а они кусали его.

Спустя некоторое время он перестал их замечать. Только углы потолка, танцующие, становящиеся звездами со сверкающими лучами; будто кто-то глядел в калейдоскоп. Такие, наверное, бывают только в мареве летних ночей у самого моря, распахнутого глаза океана, льющего на берег слезы.

Леви мечтал почувствовать бриз и вдохнуть в себя соль.

- Немного ближе.

Эрвин тянет его за волосы так, что Леви слегка касается щекой подушки. Он сидит у кровати Хозяина, и помимо наручников его сдерживает еще одна цепь – от щиколотки до ножки кровати. Леви боится, что слишком близко оказался с Эрвином, хотя тот сам потянул его к себе.

Становится любопытно, какую книгу он читает, если страницы мелькают так быстро, но двигаться нельзя.

- Мне нужно уехать. – Наконец говорит Эрвин, откладывая тяжелый том в сторону и глядя на Леви, у которого уже все тело затекло. Двигаться нельзя.

- Надолго, Хозяин? – спрашивает Леви; замирает, кажется, дыхание.

- На месяц.

Месяц. Это как сильный удар в голову. Кто будет приходить к Леви? Кто будет его кормить? Ему не разрешено ни с кем говорить, а где он находится – он не знает; ни города, ни улицы, ни дома.

Еще немного, и он заплачет – от мысли, что Эрвину он надоел.

Как купил, так и продаст.

Двадцатилетний раб по кличке Леви, временно полностью здоров. Послушный, подойдет для любого вида утех. Немного потрепанный, но, так и быть, сбавим его стоимость.

Нет, нет. Конечно, нет. Эрвину он нужен – хотя бы немного. Неважно, с кем он спит кроме Леви и чем занимается большую часть дня, но он же возвращается к нему.

Хозяин не станет его продавать – он радует Хозяина. Он старается.

- Тссс, - Эрвин забавляется явным страхом, видимым в Леви, - ты поедешь со мной.

Из Леви словно разом вынули и кости, и легкие; он почти задыхается от облегчения и готов целовать Эрвину стопы.

- Там есть море. У меня дела, а у тебя каникулы. Но ты же будешь меня слушаться?..

*

Леви беспокойно озирался кругом. Вот он в аэропорте, вот в такси, вот у ресепшена в гостинице.
Ему все улыбаются приветливо и с каким-то кокетством, который приводит его в ужас. Он чуть ли не прячется за Эрвином, никому не отвечает.

Сначала он пробовал спросить у Хозяина, можно ли ему ответить на чужой вопрос, но по взгляду Эрвина стало понятно, что так делать неправильно. Удивительно. Почему?..

Позже Леви заметил: среди окружающих нет никого, кто был бы как они с Эрвином. Никого, кто был бы похож на чью-то собственность. Интересоваться об этом у Эрвина он не решился.

Леви красиво одет и на нем нет ничего сковывающего. Официант в ресторане, где пришлось пообедать, явно хотел пригласить его на свидание, но Эрвин спас напряженную ситуацию, обрезав фразу официанта на полуслоге. Леви думал, его за это накажут, но наказания не последовало.

Тридцать три секунды. Эрвин втянул его в лифт за собой, и пока они поднимались на свой этаж в гостинице, они держались за руки. Тридцать три секунды.

*

Ему было можно ходить по номеру, пользоваться душем и выходить на улицу в пределах территории гостиницы, которая включала в себя кусок чистого пляжа и бар с напитками.

Эрвин дал Леви денег и разрешил спать на кровати рядом с собой. Он почти не резал его, но по-прежнему оставался Хозяином, разве что в присутствии кого-то еще Леви нужно молчать и изображать из себя предмет мебели, двигающийся с места только по команде.

Ничего не изменилось, и от этого Леви испытывал облегчение. Мир вокруг него, когда Эрвина не оказывалось рядом, виделся диким и непонятным. Пришлось вспомнить, каково это – принимать решения самостоятельно, ни у кого не спрашивая. Всякий раз, когда он выбирал ужин из меню или задерживался в душе больше, чем на привычные домашние двадцать минут, Леви ощущал на себе вину и волнение, будто сделал что-то не то. Его нервозность выходила за все пределы, и однажды разбив чашку из-под кофе в кафетерии, он едва не стал на колени, не сразу опомнившись, что перед ним не Эрвин, и никто не собирается его «учить».

Леви долго уговаривал себя не резать собственную кожу. Это вошло в привычку – получать боль взамен на совершенную оплошность. И совершив мелкую оплошность, он рефлекторно ожидал своего урока, не мог поговорить с Эрвином и промолчать не мог.

Его остановило одно – Эрвин бы заметил лишний порез, он их знает наперечет.

*

Леви сидел на пляже. Горячий ветер забил песок в рубашку и шорты, но это не то же самое, что обычная, давно знакомая грязь. Это другое. Поэтому раздражения не было. Лишь внутреннее спокойствие и приятная пустота; не надо ее ничем заполнять – она тем и хороша, что вытесняет все, причиняющее боль и беспокойство.

Леви сидел на пляже уже который час; пригодились вечера на коленях перед Эрвином. Он все представлял, как тот бы стоял рядом, излучая тепло и силу. Но Эрвин был слишком занят, возвращался вечером и уходил после совместного завтрака. Непривычная еда; слишком разнообразная, слишком сытная, слишком ее много.

Всего слишком – людей, впечатлений, свободы. Эта свобода неправильная – правильная лишь та, что создал Эрвин для Леви, а все остальное – излишества.

В первые дни Леви хотел домой.

Но вышел на пляж и выпустил из памяти все воспоминания, остался наедине с шумом волн и голубизной неба. В самую жару здесь никого нет, никто не станет приставать или спрашивать о чем-то.

- Привет.

Леви обернулся на звонкий голос, и его ослепил блеск золотых волос, пришедших в беспорядок из-за ветра. Беззаботная улыбка.

- Ты в порядке?

- В полном. – Жестче, чем требовалось, ответил Леви. – Чего надо?

Он скорее отделается от этого парня и не будет чувствовать перед Эрвином лишнего покаяния. И без того достаточно.

- Нну… Я увидел тебя в окно, и… Ты же здесь уже часа три сидишь. Я подумал, может, что-то случилось.

Доверять чьей бы то ни было доброте – полнейшая глупость.

- Все нормально. А теперь отвали.

Леви совершенно потерялся, не зная, что делать. С ним вежливы, и он мог бы быть вежлив, но он, если честно, никогда не общался с обычными людьми – в его жизни были бессознательные наркоманы и Хозяин – поэтому никак не решался на что-то кроме грубостей.

Наверное, все свое смирение и тактичность Леви оставлял в руках Эрвина.

- Меня зовут Армин.

Он на Эрвина чем-то похож – может, это схожая внешность так издевается над сознанием, а может, нечто иное, но в непосредственности Армина Леви увидел знакомую властность.

- Леви.

Армин присел рядом и уставился вдаль – туда, где морская гладь сливалась с небесной.

- Красиво, да?

Леви хмуро молчал, надеясь, что Армину скоро наскучит теребить пассивного собеседника. Армину ведь необязательно отвечать; он не Эрвин.

Интересно, с каким выражением на лице он бы резал на чьей-то коже. Он смог бы оставить свою беззаботную улыбку?

- Хотя днем жарко, тут все равно красиво, - болтал Армин, приглаживая растрепанные пряди волос, - но ночью еще лучше. Звезд очень много, я столько раньше не видел. У меня не вышло ни одной хорошей фотографии, но мой друг-художник рисует по вечерам, и…

Леви отвлекся от безоблачного неба и покосился на Армина. Эрвин никогда не любил, чтобы его разглядывали, на других Леви и смотреть не хотелось, а раз уж Армин не являлся ни Эрвином, ни «другим» - вообще не понятно, как с ним быть.

- Я тебя не видел тут вечером. Звезды тебе неинтересны? Или не с кем погулять? – Армин заправляет солнечные волосы за ухо, а Леви почти верит, что имеет право слушать его.

- Вечером я обычно занят. – Ровным тоном сообщает он.

С Хозяином.

- Ааа, - протягивает Армин; в нем угадывается легкое разочарование, - понятно. Жаль, а то мне с Жаном скучно.

Леви плевать, кто такой Жан и почему Армину скучно. Он немедленно это оглашает вслух и уходит прочь – просто необходимо заглушить неравнодушие к совершенно незнакомому человеку, прорезавшееся так необоснованно и неудобно.

Бред.

*

Леви тихо стонет, все его желания сводятся к тому, чтобы притянуть к себе Эрвина, хотя это недопустимо и выходит за рамки позволенного. И он бы непременно получил, прикоснувшись к Хозяину без разрешения – порез, например – но он крепко связан.

Эрвин держит в руках маленькие кубики льда, а один из них и вовсе зажимает зубами, но, кажется, ему вовсе не холодно. Он без труда наклоняется над Леви и долго оставляет на обнаженном теле влажные следы. Затем водит по ним горячим языком, кусает там, где ото льда кожа ощутимо замерзла и как будто застыла.

Леви выкидывает из головы Армина и все, что за пределами комнаты – это такая ерунда по сравнению с тем, что происходит прямо сейчас.

Он рад подчиняться и ему ничего не нужно кроме этого – предлагай ему Эрвин свободу раз за разом, он повторял бы одно и то же.

Ты – свобода. Не имеет значения, как много еще меток оставишь на коже – какая разница? Или безукоризненно выполнять то, что ты требуешь, или чувствовать прохладу острого лезвия перед его укусом.

Это справедливо, это правильно.

Как система обмена – все между собой связано единой цепочкой – но это, на самом деле, не товарные отношения, не поддающаяся четкой формулировке связь. Это большее, это сильнее всего мира, всех порядков и моральных устоев, имеющихся в нем.

Эрвин оставляет маленький кусочек льда – кубик уже почти растаял – у тазовой косточки и опускается ниже, чтобы оставить на внутренней стороне бедра несколько ярко-красных укусов, а потом целовать их и прихватывать зубами, так чтоб горячие острые стрелки боли ныряли вглубь кожи.

Боль. Свобода.

*

Фиолетовая дымка мягко окутывала небо, первые белые точки вспыхивали в вышине. Слышался смех и музыка.

Леви мерил шагами комнату, думая, стоит ли выходить на улицу. Хотя Эрвин и сказал, что вернется лишь завтра, предстояло провести первый за долгое время вечер без него. А вдруг он все-таки вернется в гостиничный номер, а Леви там нет?..

Непростительно.

Когда тьма окончательно нависла над небом, а звезд стало не перечесть, Леви все-таки вышел, озираясь кругом и вздрагивая от каждого шороха, будто опасаясь быть уличенным.

На пляже оказалось много людей, часть из них танцевали у бара и распивали алкогольные коктейли, часть просто гуляли, держась за руки. Леви разглядывал звезды. Тысячи светлячков в смоле, где-то тусклее, где-то ярче.

- Леви. – Мягко произнес кто-то.

Он столкнулся с Армином. С Армином, у которого вместо глаз два искрящихся сапфира.

- Ты все-таки пришел. – Радостно улыбается Армин, словно Леви пришел именно к нему одному, а не просто так, от нечего делать; улыбается, словно ждал.

- Ты же жаловался, что тебе скучно. – Припомнил Леви, уклоняясь от объятий.

- Жан ушел на свидание, - погрустнев, пояснил Армин.

Свидание – встреча с расчетом на продолжение, но пока без отношений. Что-то расплывчатое и непонятное.

- Пошли, я покажу кое-что.

Леви дергает, как от разряда тока, когда Армин берет его за руку; не цепляется за ладонь, а переплетает пальцы со своими. Тепло и приятно, и в этом жесте нет подтекста – Армин тянет за собой, указывает дорогу; только и всего.

Леви, к своему удивлению, не ощущает неприятия или вины, так долго на него давившей. Ему легко и хорошо, незнакомое впечатление захватывает все настроение.

Армин предупреждает его о невидимой ступеньке, а сам ведет по какой-то тропинке вдоль берега, огибая каменный выступ. Они промочили ноги – их поймала теплая ночная волна – но ничуть не смутились и двинулись дальше, через мокрый песок и нагретые за день камни. А потом поднялись по узкой тропинке и оказались на ровной скале, острой пикой врезающейся в горизонт.

Армин усаживается на ее край, и Леви, немного помявшись в нерешительности, устраивается рядом, настороженно поглядывая вниз на бурлящее черным стеклом море.

- Отсюда их видно лучше всего. – Разрывает тишину Армин. Рядом никого нет, но громко говорить не хочется.

Леви безмолвно изучает звезды, сбивается со счета, старается запечатлеть это в памяти.

- Смотри! – Армин хватает его за полу рубашки и указывает в сторону. Вспыхнувшая точка прокатилась по небу и погасла, выгорев. – Ох. Извини.

- Что?

- Звезда. Упала.

Армин краснеет и явно стесняется своего порыва, а Леви не представляет, что ему сказать.

- Интересно. Я очень мало знаю об этом.

- Я ходил на курсы астрономии. Там ведь так интересно. В космосе. Много колоссальных величин, на которые человек никак не может повлиять, понимаешь?.. И явлений, не изученных до конца.

- Расскажи мне.

- Что именно?..

- А о чем таком ты думал или читал в последний раз?

Леви обращает внимание на россыпь мерцающих огоньков, но никак не на тот факт, что почти обнимает Армина.

- Если бы я мог связать свою жизнь с космосом, я бы хотел изучать Сверхновые. Звезда горит так, как никогда до этого, а после взрыва оставляет за собой черную дыру. Только что она пылала мощью, а уже через секунду превратилась в нечто, пожирающее материю и не выпускающее из себя свет. Понимаешь?..

Леви смотрит на отражение звезд в глазах Армина, и в синей радужке небо такое же глубокое и далекое, как и настоящее.

- Да.

Он ушел, не прощаясь; убегая от всего, что увидел и услышал.

Если бы он признал, что между ним и Армином было что-то правильное, это бы перечеркнуло зависимость от Эрвина, признало бы ее ложной и грязной.

*

Эрвин ушел, запретив Леви выходить из комнаты. Несомненно, эта комната лучше, чем та – здесь можно ходить, спать, читать книги и рассматривать интерьер, тогда как раньше он мог лишь сидеть в углу, скованный в неудобной позе.

Было бы большой тупостью думать, что у них что-то меняется. Эрвин не изменил своих принципов, он поддался необходимости скрывать то,  как он обращается с Леви, потому что окружающие бы не поняли. Отчасти это нравилось самому Леви – общая тайна и смысл, доступный только им двоим; это доказывало уникальность и силу их связи.

Леви не скучал – он научился проводить время за бесполезными занятиями, не требующими движения, так что к полудню он мог ориентироваться в комнате в полной темноте и знал, сколько полосок на обоях у стен. Пятьдесят восемь. Он пересчитал девятнадцать раз для абсолютной точности.

Пятьдесят восемь.

Леви переставил все безделушки и мелочи в комнате, попутно и их пересчитав. Хотелось аккуратно сложить вещи Эрвина, но Хозяин разозлился бы.

Кто-то постучал в дверь. Леви подошел, чтобы открыть, но вспомнил: нельзя.

- Леви? Это Армин.

Леви поджал губы и не произнес ни слова. Армин решит, что ошибся номером, или что Леви нет; Армин уйдет.

- Леви, я знаю, что ты здесь. Ты же свободен, пока твой… спутник уходит. Он ушел. Я знаю, что это не мое дело, но…

Леви оседает на пол, откидывается на запертую дверь.

- Раз не твое дело, значит, проваливай. – Говорит он привычно резко и тут же осознает, как ему это не нравится. Не с Армином.

- У тебя все в порядке? Я вчера что-то не так сделал?

Скулы сводит от его заботливости. Она не свойственна Эрвину, Леви не может к ней привыкнуть, но и грубить больше не хочет.

- Какая тебе разница? Уходи.

Не уходи.

- Я тут стою, как идиот, и разговариваю с закрытой дверью. Кажется, твои соседи скоро вызовут скорую. Может, откроешь?..

Мне нельзя.

- Нет.

- А я все равно буду стоять. – Упрямо заявляет Армин; его высоковатый для парня голос на пару секунд понижается в тоне, и от этого внутри все рефлекторно сжимается.

Леви ловит себя на мыслях о том, чтоб сдаться.

- Я не могу открыть.

- Можешь.

- Не могу.

Эрвин меня накажет и будет прав – я ведь его ослушался.

- Давай позавтракаем вместе. Я буду ждать внизу.

Леви закрывает лицо руками и ненавидит себя за то, что допускал мысли об измене Эрвину. Эрвин спас его от смерти, дал ему дом и вообще все, что мог дать; следовало бы платить ему тем же, а точнее, единственным, чем Леви мог отдать долг. Собой.

Армин улыбался ему, как только они случайно виделись, что-то рассказывал про далекие звезды, про галактики, про Жана. Он не обязывал ни к чему, ничего не просил и, кажется, не собирался отдавать приказы или причинять боль за их невыполнение. Армин был счастлив оттого, что рядом с ним просто кто-то был.

Но Леви не может с ним быть. У него нет ни звезд, ни желания пустой болтовни, ни грез на будущее. У него Эрвин – будущее, а еще безоконная комната в неизвестном городе, с теплым, но голым паркетом и звенящими цепями. У него есть Хозяин.

Леви следит за стрелками на настенных часах. Часовая идет по третьему кругу, когда он, аккуратно поднявшись, без толку поправляет на себе мятую футболку и открывает дверь.

Спина уже хорошо зажила.

*

Армин действительно его ждал. Сидел за угловым столиком в прохладном полумраке и читал потрепанную книгу; голубые глаза внимательно скользили по мелким строчкам и ловили блики от электрических огоньков, редкими нитками развешанных тут и там.

- А если бы я собрался выйти к вечеру, ты бы тоже меня ждал? – пораженно спрашивает Леви, садясь напротив и подпирая подбородок ладонями.

- Я же обещал ждать, так что… ждал бы.

Я тоже обещал Хозяину его слушаться, а теперь…

- Что ты читаешь? – Леви отвлекает себя от мыслей о предательстве.

- Ну… «Кратчайшая история времени» Хокинга. Я перечитываю ее не в первый десяток раз. Она написана несложным языком, и поэтому я…

Армин сам загорается, как звезда, пока объясняет. Его голос теряет смущенную прерывистость и вместо этого льется потоком, а щеки немного краснеют.

- Вот оно что. Понятно. – Леви упускает смысл объяснений, потому что любуется Армином; уголки губ поднимаются.

- Понимаешь, - вдруг запинается Армин, - я завтра уезжаю домой. Это не так уж далеко отсюда, в соседнем городе. Я… в общем… может, ты приедешь ко мне как-нибудь? – глядя, как вытягивается лицо Леви, Армин начинает тараторить:

- Ну, или письма писать можно, я тоже буду рад.

Леви жалеет о том, что спустился к нему в кафетерий.

- Звони иногда, - подавленно шепчет Армин, - пожалуйста.

У него была бы иллюзия, что Армин попросту забыл о нем, оставил его; бросил. Но это не так – Армин предлагает увидеться, их отношения выходят за рамки случайного курортного знакомства, и все могло бы продолжиться.

Леви никогда бы не подумал, что способен испытывать такую боль.

- Я… - начинает он, а в горле пересохло. – У меня не было друзей, и я не знаю, как с ними правильно общаться, но если хочешь… Я могу писать тебе.

Армин оживает и улыбается, хватает ладонь Леви и сжимает ее. Он хмурится на слове «друзья», однако все равно излучает радость.

- Звонить, наверное, не получится, но у меня наверняка появится возможность приехать осенью, если ты не будешь занят.

Лжец – хлестко подначивает внутренний голос. Армин верит, Армин собирается его дожидаться.
Ожидание – самое худшее. Леви открыл эту истину довольно давно. В его маленькой серой комнате ожидание растягивается, превращается в вечность.

Леви нежно водит пальцами по бледной ладони, и ему больнее, чем от ножа.

*

Леви изводит себя покалывающей виной в отсутствие Эрвина. Армина утащил куда-то его друг, высокий, скептичного вида парень – видимо, тот самый Жан.

Леви перечитывает оставленную Армином записку снова и снова. У него красивый и ровный почерк.

Всего лишь полное имя, адрес и номер телефона. Достаточно прочесть их сорок девять раз, чтобы запомнить на всю оставшуюся жизнь.

Эрвин приходит, как обычно, в шесть, но не один. Вместе с ним высокий небритый мужчина с пронзительным взглядом серых глаз и мятным запахом сигарет. Они обсуждают что-то на балконе, и Леви не нужно долго размышлять и анализировать для того чтобы понять, что этот новый человек – причина незапланированных «каникул» и, должно быть, любовник Эрвина – бывший или нынешний.

Ожидаемая горячая ревность на поверку оказалась едва тлеющим углем досады.

Майк в курсе, кем является Леви для Эрвина? Или он у них теперь на двоих?

Ужинают они в тишине.

На прощание Майк насмешливо фыркает и треплет Леви по волосам, а Эрвин, уходя вслед за ним, не говорит ни слова.

*

Леви мнется у двери минут пять. Он как-то не занимал себя такими вопросами, но… Жан с Армином вместе или нет? Прилично ли приходить так поздно?

Глубоко вздохнув, Леви собирается вернуться к себе, ожидая ответ на стук, однако в последний момент Армин распахивает дверь и некоторое время удивленно разглядывает неожиданного гостя.

- Ты занят? Прости. – Леви становится неловко; он сам не понимает, зачем пришел.

- Нет, заходи. – Торопливо говорит Армин и отходит в сторону.

Такой же номер, как и у них с Эрвином, но кажется, что Армин живет тут один.

- Что-то случилось? – обеспокоенно шепчет Армин.

Слишком близко. Слишком.

Леви горько усмехается, вспоминая, как часто Армин задает ему этот вопрос. Армин вообще догадывается о большем, чем делает вид. Он словно имеет в виду не минутное настроение, а все, что касается Леви.

- Понятия не имею. – Честно признается тот, не отступая назад, не отшатываясь от объятий.

Ровное дыхание Армина щекочет ухо; он прижимается теснее, и от него пахнет чем-то цветочным.

- Расскажи мне.

Леви отталкивает Армина от себя и быстро расстегивает рубашку. Зачем рассказывать, если можно показать?..

Пальцы путаются в пуговицах и петельках, раздраженный этим Леви нетерпеливо дергает ткань. Армин отстраняет его вспотевшие руки и быстро справляется с рядом пуговиц.

Леви вздрагивает и замирает; откинув сомнения, стаскивает рубашку с плеч и обнажает спину. Поворачивается так, чтоб Армин увидел.

Однажды Эрвин показывал ее в зеркале. Паутинки тонких следов и выпуклые, зигзагообразные и потому долго заживающие шрамы располагались не хаотично, а запланировано, складываясь в четко различающееся имя.

Эрвин.

Леви жмурится и готовится к шквалу обвинений или осуждения – чего-нибудь такого, что выдал бы шокированный увиденным Армин, боязливо прикасающийся подушечками пальцев к израненной коже.

Армин обнимает Леви сзади и припадает губами к лопатке. Еще недавно там была вытеснена новая метка, повысившая чувствительность в разы.

Когда-то он хотел, чтобы это был Эрвин – еще до серой комнаты, в первую неделю знакомства. Эрвин невероятный и с ним хорошо; к Леви он был так внимателен и осторожен. Но он стал его Хозяином.

Армин целует невпопад и молча, а Леви отдал бы все, лишь бы увидеть его лицо.

Он так и не смог ничего рассказать, а на следующий день Армин уехал.

*

- Ты ненавидишь меня, Леви? – спрашивает Эрвин, отпивая кофе. Чайная ложечка со звоном падает на блюдце.

- Конечно, нет. – Леви виновато разглаживает складки скатерти, не решаясь притронуться к своей чашке. – Хозяин.

Эрвин явно наслаждается его реакцией и хитро улыбается.

- Я сделал тебе больно.

Несколько сотен раз.

- Но я не ненавижу тебя.

«Ты хотел как лучше» - старая, ничем не подкрепленная святая уверенность вдруг увиделась Леви не такой уж и непоколебимой. Он верил в какой-то высший смысл всего, что Эрвин с ним делал, но сейчас он ему казался далеким и неправдоподобным.

Наверное, он оправдывал Эрвина.

Стоило посмотреть на происходящее с этой стороны, и все менялось.

И это пугало.

*

Леви ни разу не ездил на поезде. Как-то раз видел издалека – скрипящего железного змея, испускающего пар, уползающего от грязного и порочного города далеко-далеко. Перед сном, рваным дымным полотнищем очередной выкуренной дряни, мечталось о купленном билете и зеленой траве – там, куда приезжает поезд. Но стоимость билета для пятнадцатилетнего мальчика была неподъемной, а уже через год его галлюцинации достигли такого размаха, что никакая зеленая трава и даром не была нужна.

Леви смотрел в окно, на двигающиеся деревья и мелькающие дома, и думал, что зря он бросил Эрвина, зря едет к человеку, который, быть может, уже его забыл.

Эрвин так много ему дал, а он нарушил свое обещание быть с ним всегда. Армин не нарушает своих обещаний, а Леви нарушает – это заставляет чувствовать себя еще хуже и недостойнее, ко всему прочему.

Недостойный.

Армин светлый и с ним легко, он искренен и пытается оберегать, хотя его самого стоит опекать, пока он не вмазался во что-нибудь мерзкое, далекое от его беззаботного мира. А Леви и есть то самое мерзкое, и как бы ему не испачкать солнечного Арлерта.

Армин Арлерт.

В жизни Леви людей было очень мало, так что не ему составлять статистику, но из всех, кого он встретил, Армин несомненно выделялся своим состоянием гармонии.

Армину шестнадцать, а он до сих пор как ребенок. Трудно поверить в то, что еще никто не затоптал его эдельвейсы и не заставил быть хотя бы немного жестче и циничнее. У него есть Жан, в своем возрасте уже недовольный миром и устройством социума в целом, а Армин – янтарное пятно в пыльном камне. Весь сияет.

Леви вывел надпись на оконном стекле и, удобнее устроившись, задремал.

Воображаемая атмосфера таинственного поезда оправдала все ожидания.

*

Армин кусает губы; его ресницы дрожат. Он заторможено подливает чаю в чашки, слушает Леви и рассыпает сахар на столе.

Леви не позволил ему даже что-то произнести, отмахнулся от теплых рук и бессмысленных слов благодарности за визит. Он решил рассказать все.

Из Леви льются и льются слова, он ногтями выстукивает ритм скрипичной мелодии, прячет лиловые ссадины на запястье и нервно пьет чай глоток за глотком, не поднимая глаз на Армина.

Он боится, что не надо было приезжать и придется возвращаться назад, где Эрвин накажет за самовольную и долгую отлучку, где снова серость и пыль.

На расстоянии Леви испытывает к этому лишь отвращение, но почему-то не видит никаких иных вариантов. Под тяжестью синих глаз он вновь станет покорным и продажным за жалкие знаки внимания, не имеющие того значения, которое он в них так хочет вложить; забавляющие самого Эрвина.

От чашки никак не согреться; чай остыл. Армин порывисто вскакивает с кресла и сгребает Леви в охапку, беспорядочно касается пальцами лица, волос и плеч.

- Останься со мной.

И Леви остается.

*

Недели сливаются в вереницу впечатлений и проносятся мимо. Леви старается узнать об Армине так много, как это возможно; с Эрвином не выходило, а тут удается наверстать, захватить детали и все сколы характера.

Армин одинок, Армин заучка и маленький кусочек солнца.

Он ни на чем не настаивает, окутывает своими лучами, от него в квартире уютнее и ярче. Он мягко улыбается и красиво смеется, в смущении прикрывая лицо ладонями. Он стонет протяжно и прикасается аккуратно, чтобы не причинить боли.

С Армином можно говорить, не спрашивая разрешения; можно брать его книги и целовать в любой момент. Все можно.

И Леви пользуется этим.

Без документов ему сложно - работа дурацкая и платят мало, но это лучше, чем ничего. Людей он избегает и сначала на улицу почти не выходил; потом все как-то сложилось паззлом, и жизнь потекла рекой.

Жизнь с Армином.

*

- Я завтра вернусь, наверное, поздно, - говорит Армин вполголоса, переворачивая страницу книги. – Что-то у Жана случилось…

Жан имел тенденцию встречаться с любой более-менее объемной девушкой, попадающейся под раздачу его витиеватых комплиментов и романтичных обещаний, но на самом деле он со средней школы был влюблен в Микасу, подругу Армина с детства. Микасу подкаты Жана не вдохновляли, и она неизменно посылала его подальше.

Очевидно, Жан расстался с очередной девушкой на две недели и горюет в каком-нибудь баре о том, что ненаглядной Аккерман абсолютно плевать на его страдания и попытки ее забыть.

- Ладно, - соглашается Леви, перебирая золотые пряди на своих коленях и не находя в себе сил оторваться от Армина, с такой охотой расположившегося на них. – Потом поужинаешь со мной?

- Тебе не нужно ждать меня. – Арлерт ловит руки Леви и гладит пальцы. – Ты же устанешь после работы и захочешь поесть, так что…

- Но я могу подождать.

- Леви. Тебе не нужно ждать меня. Я не расстроюсь. Хватит зависеть от меня… настолько.

Он слишком хорошо понимает происходящее.

Армин целует ладони Леви.

- Я не хочу быть на него похожим. Не хочу быть им для тебя. Пожалуйста.

Леви счастлив. Это счастье ничуть не похоже на то, что у него было. На удовлетворение от подчинения чьим-то беззастенчивым приказам, вытягивающим из него все личностное и личное. Всего за два месяца его пустота заполнилась – мелочами и чувствами, ворохом простых желаний, определением собственных предпочтений и границ.

Иногда Леви ясно осознавал свой единственный страх: он боится сделать из Армина Эрвина. В действительности или в своем воображении – неважно.

Ничто не должно испортить его счастье.

*

Леви разбирает почту – счета, письма и рекламные листовки – и среди них находит записку. Почерк знакомый, подпись в углу листа стоит; никакой интриги. Он не скрывается – ему незачем.

Леви делает уборку, готовит предстоящий ужин и кормит капризного кота. Тот вдруг ластится к ногам вместо пренебрежительного фырканья, признает Леви за сожителя и хозяина. А Леви словно во сне – не замечает этого. Мясо едва не подгорает на плите.

Он вернется раньше, чем Армин, и оставлять ему послание маркером на холодильнике нет смысла. Как и говорить об этой встрече.

Армин заволнуется, засыплет вопросами. Упрекнет или разозлится. И впервые за долгое время будет больно.

Леви теряется, когда входит в означенное кафе. Что он собирается делать? Сказать о своем пренебрежении? Спросить, как дела?

Эрвин заметил его и улыбается своей хитрой властной улыбкой, от которой внутренности скручивает в узел. Тихо убежать уже не получится.

- Привет.

Леви недоверчиво отвечает тем же, а на языке вертится «Хозяин», не вытершийся из памяти окончательно.

Они молчат.

Эрвин заказывает у подошедшего официанта кофе, чай и кусок пирога. Он выглядит как обычно, гнев не проступает сквозь спокойное лицо, больше дружелюбное, чем снисходительное.

Настораживает.

- Не хочешь домой?

- Я дома.

Эрвин тянет на себя принесенную чашку кофе, а тарелку с вишневым пирогом протягивает Леви. От его давящего взгляда порывает проглотить выпечку целиком, с косточками – только бы он перестал так смотреть.

Леви не поддается и маленькими глотками беззвучно пьет свой чай. Эрвин принимает условия новой игры.

- Я соскучился.

- Не об кого вытирать ноги?

- Не об кого.

- А Майк?

- Он неинтересный.

Леви с сомнением вскидывает брови и ковыряет пирог ложечкой; вишневый сироп капает на белый фарфор.

- Разве я не любил тебя?

- Нет.

- Мне стоило сказать об этом?

Сердце колотится, как бешеное, а Леви делает вид, будто занят вишенками.

- Нет.

- Судя по паузе, стоило.

Леви мечет молнии сузившимися зрачками; Эрвин тихонько смеется. Синие глаза, по-змеиному невыразительные и глубокие.

- Давай попробуем еще раз.

- Не хочу.

- Ты передумаешь.

Леви отворачивается от него, чтобы скрыть внезапно вспыхнувшую ярость, но замечает Армина и Жана, ввалившихся в кафе и хохочущих. Они держатся за руки и не похоже, что Кирштайн страдает.

- Ты это специально. – Выдавливает Леви, бледнея.

- Ну конечно. Рано или поздно тебе бы было неприятно об этом узнавать, да? Я все еще забочусь о тебе.

Эрвин, с любопытством осмотрев Армина и размешав кофе, как бы случайно замечает:

- Видишь ли, чужие сломанные игрушки никому не нужны.

*

В редкие секунды Леви сам верит в то, что сорвался к Армину для того чтобы позлить Эрвина, поиграть с фальшивой верностью и вернуть себе значение в собственных глазах после знакомства с Майком. Чувство собственности взыграло; зачесалось проверить силу несуществующих прав на Хозяина. Только его Хозяина.

Наверное, Армин не нуждался в жизни с Леви. Наверное, это по каким-то причинам было для него удобным, только и всего.

Чтобы всерьез посчитать эту мысль дельной и отделить от прочего подобного бреда, Леви понадобилось повторить ее восемьсот двадцать семь раз. Пока он обнаженный стоял на коленях с повязкой на глазах.

Тишина обволакивает, мелодия скрипки скользит по расслабленному слуху и совсем не раздражает. Фантазия услужливо рисует змей и пауков, с шипением и шелестом передвигающихся по полу и потолку, волосатыми лапками и узорчатыми хвостами задевающих кожу. Блестящий хитин в искрах свечей и плотно подогнанные друг к другу чешуйки.

Это не задевает, не заставляет двинуться в сторону и потерять равновесие. Леви тихо выдыхает и проклинает повязку, из-за которой чешется переносица.

Фантазия не выключается. Она воскрешает в памяти образ Армина. Он сидит напротив Леви и поправляет растрепавшиеся от морского ветра волосы, а из рукавов рубашки на паркет падают песчинки. Он наклоняется и без устали что-то объясняет про звезды, огромные и мощные, взрывающиеся где-то там, в космосе; осколками разлетающиеся на многие километры вокруг.

Леви холодно, а от Армина исходит тепло. И хочется его обнять; хочется, чтобы он сказал: «Останься со мной».

Но Армина здесь нет. В кресле возвышается Эрвин, считающий минуты.

Леви представляет, как Армин протягивает к нему руку и не дотягивается лишь на сантиметр. Леви неотрывно следит за пальцами, но ему нельзя двигаться.

В этот момент Эрвин кладет ладонь на его лоб, и Леви, потеряв сосредоточение, разом осознав свою усталость, падает лицом вниз.

- Пять часов три минуты девять секунд.

*

Бисерные капли соскальзывают с губ и огибают подбородок; Леви опасливо облизывается - липкость вызывает ассоциации только с нечистотой, и скорее бы ее смыть, но нельзя. Обманчиво вкусно; гнилая сладость на языке глушится горечью мыслей.

Эрвин режет персик на тонкие дольки, его пальцы заливает соком. Сегодня Эрвин задумчив, но все так же собран и внимателен; он говорит тише привычного и зачем-то одевает Леви в свою рубашку.

Эрвин тоже обманывает – кажется, будто никаких границ нет, все очень размеренно и комфортно, боли не будет. Еще игра; Леви от всего устал и сахарную мякоть прожевывает механически, отвлеченно.

Стало так просто. Что бы ему ни сказали - он легко выполняет все, прикрывая глаза и вспоминая об одном.

- Ты еще грустишь, Леви? – Эрвин все замечает, и состояние Леви заметил. – Нам хорошо вместе, разве нет?

Не вместе. Вместе с кем-то Леви был лишь раз.

- Конечно, хорошо.

Нож мелькнул у лица с пугающей скоростью.

Армин меня ищет? Скучает? Он ждет?

Леви в тот день не вернулся домой. И не вернется больше. Потому что дома, наверное, у него уже и нет. Там кто-то другой, вместо него.

- А ты знаешь, - Эрвин протягивает дольку, - он за тобой приходил.

У него золотые волосы и глаза как драгоценные камни. Он так долго был рядом, а Леви так долго ходил вокруг да около.

Скрипучая дверь открылась бы, и полоска света рассекла бы лицо.

Чужие сломанные игрушки никому не нужны. Только создателю.

Леви выхватывает персиковую дольку губами и улыбается.

- И законы славной нашей страны он хорошо знает.

Армин угрожал ему? Просил? Глупо.

Есть вещи, которые ему не понять – они для Леви. У Армина тоже хищный взгляд, но больше птичий, чем звериный. Так или иначе, Леви бы все испортил. Как всегда.

- Я тоже их хорошо знаю. – Эрвин берет следующий персик; Леви замирает в напряжении. – Но было бы жаль лишать общество такого… многообещающего энтузиаста. Он же хотел стать ученым. И станет. Для этого нужно много, много денег, а у меня они есть.

Леви не меняет выражения лица, но его словно выворачивает наизнанку; незримо для Эрвина, он чувствует, что осыпается пеплом, и каждая микрочастица отзывается колкой болью.

- Знаешь, сколько ты стоишь?..

- Ничего. – Леви придвигается чуть ближе к Хозяину. – Я не стою ничего. Давай я порежу. – И протягивает руки к ножу и блюду.

Эрвин сверлит его долгим оценивающим взглядом, приходит к какому-то выводу и разрешает Леви резать фрукты.

В конце концов, Хозяин ему многое дал. Ему одному; делал выбор каждый день – и выбирал снисходительное покровительство, пока сам Леви выбирал почтительное подчинение. Это связь.

Любовь, наверное, эгоистична и недолговечна, а их связь прочная.

Леви думает о золоте, хищном взгляде и свободе.

- Я люблю тебя.
Он уже не верит в наличие у себя сердца; оно умерло, осыпалось трухой и перестало биться.

- Звезда горит так, как никогда до этого, а после взрыва оставляет за собой…

Горло – хлипкое. Кровь льется и льется, красной тканью заволакивает все и щупальцами тянется по паркету.

Сверхновая.